Со своей землей навеки

  • Друк
Рейтинг користувача:  / 0
ГіршийКращий 
 Бывая в Песках, обращал внимание на одинокий могильный крест, стоящий сиротливо в огороде. То видение навевало какую-то необъяснимую грусть и даже неизгладимую тоску. Всё хотел расспросить, кто покоится в той унылой отдельной могиле. Как-то такая возможность предоставилась в разговоре с пожилой песковьянкой. Как был удивлён, услышав от неё: ”Це останнє пристановище мого діда...” Известное дело, захотелось узнать подробности.

По-сути, Павел Иванович Лелюшок - обыкновенный хлебороб, каких в послереволюционных сёлах было достаточно. Единственная, быть может, особенность, которая отличала его от остальных – увлечение садоводством. Об этом свидетельствовали полсотни яблонь, груш и прочих культур, высаженных на обширной площади возле его хаты. Советская власть наделила эту семью ещё несколькими десятинами земли, на которых растили хлеб. В конце 20-ых село было на подъёме. Крестьяне, кто не ленился, могли позволить себе приобрести и обнову, и инвентарь, и скотину. Наш герой в этом плане был особенный: поднимался до восхода, а ложился, когда уставшее сонце уже давно отдыхало. Вскоре начались тревожные события - новая власть организовывала коллективные хозяйства. В них охотно записывалась только сельская беднота – по большей части лентяи и выпивохи. Те же, кто обзавёлся более-менее крепким хозяйством, новшество восприняли настороженно. Это естественно, ведь кому хотелось отдавать даром нажитое собственным горбом. Первыми под красные жернова попали те, кого сочли кулаками, в их хозяйствах использовался наёмный труд. Земли у Лелюшков было немного, потому управлялись с наделом своей семьёй – с тремя сыновьями и невестками. Это обстоятельство несколько успокаивало, но не настолько, чтобы Павел Иванович расслабился полностью. Он относился к той категории людей, которые продумывали очередное своё действие на несколько шагов вперёд. Доходили слухи: то там, то там выгнали из собственных хат хозяев, кто ещё вчера был образцом трудолюбия, на таких хотели походить, пытались им подражать. Но вот уже и кое-кого из зажиточных песковьян выбросили на улицу, а некоторых даже сослали, поговаривали, что отправили в страшную Сибирь.

Однажды тревожный стук раздался среди ночи и в их избу- тогда забрали старших сыновей: Феодосия и отца моей рассказчицы, Фёдора.Это был серьёзный сигнал, но хотелось верить, что здравый смысл восторжествует, что они, такие же трудяги, как и он, вскоре возвратятся. Отказаться от земли, где каждый ёё ком был пропитан собственным потом, казалось хлеборобу превыше его сил. Но вместе с тем на душе становилось всё тревожней. Однажды Павел Иванович собрал самые необходимые вещи, сложил их в узел и наказал домашним – вдруг чего, доставить ему в поле приготовленное снаряжение.

В последнее время с нелёгким серцем отправлялся старый Лелюшок засевать свои десятины, а в тот день кошки начали скрести душу с самого утра. За привычной работой время бежало незаметней. „Чи доведеться збирати ячмінь, який засіваю?” – невесело прикинул старый пахарь. Всё думал, за какие грехи небеса посылают ему постоянные испытания. Детей нажил пятеро, кроме упомянутых сыновей, растил ещё двух дочерей. Появление на свет младшей оборвало жизнь роженицы, так он овдовел. Но на ноги поставил всех. Не отрываясь от невеселых раздумий, подошёл к лошадям, поправил збрую, погладил конские гривы. Ему послышался окрик, потом ёще один. Обернулся. На краю недосеянной нивы увидел женскую фигуру, в которой не сразу узнал старшую невестку, но свой горе-узел разглядел тотчас, и по спине пополз предательский холодок. Всё! Вот он - тот горький миг, которого так опасался песковской хлебороб.

Запыхавшаяся молодая хозяйка, которую называл дочерью, преодолевая одышку, ещё издали выпалила: «Тато, за Вами прийшли…» Эта краткая фраза словно прострелила его душу, переламала судьбу, заставила задрожать ноги. За что!?

Он, действительно, относился к той категории людей, которые многое продумывали далеко наперёд. Он уходил... Уходил из привычной жизни не куда глаза глядят, а на заранее предусмотренный ”плацдарм”. Это был Брянск, точнее, его пригород, где на кирпичном заводе работал инженером их земляк. О возможном своём появлении Павел Иванович договорился с ним где-то за погода до этих печальных событий.

Городская жизнь совсем не та, к которой привык в селе. Стал он искать пристанище где-нибудь за пределами городской суеты. Сначала остановился в посёлочке Белые Берега, а потом облюбовал глухой хуторок прямо в лесу. Там остались полуразрушенные избы, одну из которых и купил, разыскав хозяев и изрядно удивив их своим желанием. Как-то познакомился с лесником. Ёще раньше присмотрел на опушке просторную поляну, теперь поинтересовался, можно ли здесь вспахать десятину- полторы. На что услышал, мол, выкорчёвывай сколько хочешь. И стала та поляна превращаться сначала в огород, а после - в плантацию. Валил деревья, корчевал и сжигал пни, появились в избытке дрова. За топливом потянулось брянское начальство, так налаживались связи. Иногда лесник сам просил заготовить нужным людям один-два складометра дров к следующему утру. И он успевал, ещё нужно было поспеть вовремя на работу на кирпичный завод в посёлок за несколько вёрст. Опаздывать в те лихие годы было крайне опасно.

Уже в первое лето несколько его грядок напоминало огород родной усадьбы. Созревали здесь огурцы и помидоры, стройными рядами высились кукуруза и подсолнухи, пару соток занимали картошка и капуста. А ещё тянулись к небу десяток саженцев яблонь, груш, вишен, слив. В самом лесу наш переселенец обнаружил заросли малины, черники, смородины. Дикие груши сбрасывали прямо под ноги свой богатый урожай терпких кисловатых плодов. Он тут же прикинул, что насушит их для заправки берёзового сока в следующую весну. Грибов же здесь оказалось столько, что в пору было открывать промышленную их заготовку.

В приобретённом неказистом домике энергичному хозяину скоро стало тесно. Он выкопал погреб и сделал это с прицелом на будущее строительство собственного домика. Теперь, возвращаясь с работы, нёс с десяток кирпичей, взятых из отвала. Пусть и потерявшие форму, пережженные до стекольной твёрдости, они как нельзя лучше годились на фундамент и цоколь.

Практически сам соорудил избу, сложил печь, но вот тогда и стало ему остро недоставать родственного тепла.

- Батька забрали. А коли мама у голодовку заготовляла за хлібину очерет, то набовталась у холодній воді, за два дні й прибралась. Залишилось нас дві сиротинки – я і старшенька на два роки Анюта. Дід і вирішив забрати її до себе, та тітки не віддали. Мовляв, у нас малечі повно, і переправили до нього мене.
 
Вера Фёдоровна вспоминает, как в мешке, чтобы не увидели соседи (тогда боялись друг друга, как огня), везли её на станцию, как ехала поездом, как встречал дед. Вспоминает, как засеяли свеклой свою плантацию, как совсем девчушкой формировала густоту всходов. Она удаляла лишние росточки ручонками, а уже Павел Иванович пропалывал сапой. Подымалась маленькая Вера ни свет ни заря, была в поле до полудня, в жару отсыпалась, вечером – снова на плантацию. За лесом располагалось село, там-то дед и договорился, что выращенную свеклу сдаст колхозу, за что ему запишут трудодни. Таким образом он зарабатывал право трудиться и в лесу, и в посёлке на кирпичном, формально числясь в коллективном хозяйстве. У деда снова появились деньги, он уже мог кое-что себе позволить, но чаще давал их в долг, чем расходовал на приобретения. Завёл только десятка два кур, козу и поросёнка. Вера пошла в школу. Жизнь мало-помалу наладилась, но всё рухнуло в одночасье, виной тому – война.

Вера была в четвёртом классе, помнит душераздирающий вой самолётов и бомб, а потом начались взрывы. Школа подпрыгивала, дети неистово кричали и не слышали надрывного голоса учительницы, безуспешно призывавшей лечь на пол. Бомбили что-то невдалеке, у всех школьников заложило уши. То был самый страшный миг её жизни.

В 1942 году в медвежий их угол пришли из школы, приглашали на занятия. Но дед после коротких раздумий предложение отклонил, вокруг было неспокойно, немцы свирепствовали – мстили за вылазки партизан, а их в Брянских лесах было много. Нередко страдали совсем случайные люди. Добираться в школу было далеко, всякое могло случиться. А Вере так хотелось в класс, учёба ей давалась, она была отличницей...

Фашистов погнали в 43-ем, Павел Иванович впервые растерялся. Издёрганная душа опасалась новых испытаний, новых встреч и новых объяснений с людьми из НКВД. Он ушел вместе с внучкой, снова бросив всё нажитое. Так добрались к Днепру, уже настала глубокая осень, они оказались не нужными никому. Пустились в обратный путь, добрались домой уже по снегу. Натопили печь и уснули мертвецким сном на целые сутки. В душе Павла Ивановича после того вынужденного путешествия что-то сломалось, он перестал ощущать Брянщину своим домом, все сильнее влекло в родные Пески. ...Они пришли в село ранней весной, когда стали возвращаться перелётные птицы. Обоим не терпелось увидеть до боли дорогие места – двор, сад, хату. Зашли с огорода, подошли к яблоням. Деревья не обрезались и не белились много лет, стебли прошлогоднего чертополоха тянулись к ветвям ...

- Мій дід зблід, він осунувся на коліна, обхопив мене своїми сильнющими руками, стиснув так, що затріщали кістки, і чи то прокричав, чи то прохрипів: ”Вірко!!! Тримай мене міцніше! Тримай, бо збожеволію! Онуко, що вони зробили з моєю землею...”

Приходил Павел Иванович в себя долго. Мужских рук в селе не хватало, половину мужиков выкосила война. Вскоре вступил в артель, работал усердно, не потому, что возлюбил коллективный труд, просто иначе трудиться не умел. Колхоз изламал его судьбу, он же укоротил его жизнь.
...В тот день завозили сено на скотный двор, укладывали на арбы, стягивая верёвкой, но Лелюшку не нравилось, что удавалось увезти лишь один стог. После обеда Павел Иванович пришёл на луг с рублем - приспособлением для глажения белья. Использовал его в качестве рычага для натяжения бечевы, теперь удавалось увозить по полторы копны. Подходил вечер, готовили последнюю ходку, хозяйственный Лелюшок хотел забрать оставшееся сено, тянул рубель на себя изо всех сил, уплотняя массу. Вот тут-то и подвела подгнившая колхозная верёвка, она разорвалась - и усердный заготовитель ударил себя в грудь собственной же оснасткой. Было больно, даже перехватило дыхание, но потом вроде отпустило. А ночью появился жар, нестерпимо ныло в груди. Павел Иванович занемог.

За два года этому предшествовало ещё одно знаменательное событие – возвратились из ссылки его сыновья. Вера Фёдоровна со слезами рассказывала, как отец нерешительно переступил порог хаты, как окинул взлядом своих дочерей, пытаясь определить: кто из них кто. То был 1950-ый.

- Ми вже дівки, мені виповнилось 20, Анюті – 22. Стоїмо зніяковіло. Нарешті батько запитав:”Хто з вас старша?”- і беззвучно заплакав. Непрохані сльози побігли і у нас. Пам’ятаю, як до горла підкотилась гірка грудка, так захотілось, щоб у ту мить зайшла у хату і наша мама... А незабаром - ота дідова недуга. Він, здається, більше страждав від неможливості щось робити. Уже на весну, якраз був день Теплого Олексія, попросив підійти всією родиною, обвів кожного поглядом і сказав, що сил залишатись на білому світі у нього вже немає. Прощаючись, промовив:” Поховайте мене, рідненькі, на моїй землі...” Це останні його слова. Так і з’явився хрест посеред городу...

Вот такая судьба, одна из многих подобных в нашей недавней истории. Задумываюсь, как не хватает нам таких трудолюбивых, инициативных, преданных земле людей. И ещё. Услышав, что хочу об этом написать, Вера Фёдоровна с опаской спросила:” Чи не вийде з того чогось негарного?” Подобный вопрос приходилось слышать неоднократно. Как же надо было истерзать людей, чтобы и спустя десятилетия, они с опаской вспоминали то жестокое время...
 
 Борис Бобрышев